Чему учат рассказы и его Чарушин , главная мысль?
Возможно, автоматические запросы принадлежат не вам, а другому пользователю, выходящему в сеть с одного с вами IP-адреса. Взял он домик за дым из ваты и потащил кверху. Бегут, торопятся, прямо по лужам шлёпают. А тигр как зарычит страшным голосом: «Рррр-ррр-ры!
Идём мы лугом среди белых ромашек с жёлтенькими пуговками-серединками. Томка тоже с нами сидит. Люди удивляются, кричат: — Смотрите!
Чему учат рассказы и его Чарушин , главная мысль? - Так друг друга и пугают. Яркая-яркая, всё кругом осветила: и траву, и дорогу, и кусты.
Как Никита мне помогал Сижу я как-то за своим столом и думаю. Вдруг подъезжает ко мне на велосипеде Никита. Подъехал, посмотрел на меня и спрашивает: — Ты думаешь, папа? А про что ты думаешь? Наверно, про что-нибудь интересное? О том, как мы живём-поживаем, как у нас кошка зайчат кормила, как Томка плавать научился. Напишу, а потом всех нарисую: и тебя, Никита, и Томку, и зайчат — всех, всех. Только ты мне не мешай — я сейчас писать начну. А Никита обрадовался и кричит: — Я тоже хочу писать! Я тебе помогать буду! Вот влез Никита на стул, взял перо, взял бумагу и стал писать пером по бумаге. Пиши так: «Как Никита научил летать воробья». Никита высунул язык и заскрипел пером. Он и это написал. А теперь пиши: «Как Никитка укусил Томку». Не надо про это писать! Писал Никита, писал, скрипел пером, скрипел — всё написал. Слез со стула и говорит: — Вот я тебе и помог. На бумагу — читай! Сел он на свой велосипед и уехал помогать маме — она к его штанам пуговицу пришивала. А я стал читать, что Никита мне написал. Читал, читал — ничего не могу разобрать. Ну-ка почитай ты сам — может быть, что и поймёшь? Никита — охотник Есть у Никиты деревянный тигр, крокодил резиновый и слон. Слон из тряпок сшит, а внутри у него вата. А ещё есть у Никиты верёвочка. Вот запрятал Никита своего тигра под кровать, крокодила — за комод, слона — под стол. А верёвочка стала змеёй. Тоже под стулом живёт, извивается там. Зарядил он своё ружьё и пополз. Полз, полз и на тигра наполз. А тигр как зарычит страшным голосом: «Рррр-ррр-ры! » А потом замяукал, как кошка: «Мяу-мяу! » Это, конечно, не тигр рычал и мяукал, а сам Никита. Это будто ружьё выстрелило. Убил охотник тигра и пополз дальше. Полз, полз и на дикого слона наполз. Стоит слон, клыки вперёд выставил и трубит хоботом, как в трубу: «Тру! » Это, конечно, Никита за него трубил. » Убил Никита слона и дальше пополз. Полз, полз и до крокодила дополз. Крокодил зубами лязгает и мычит, как бык. Это Никита от папы узнал, что крокодилы мычат по-коровьи. » — убит крокодил. » — и змея готова. Всех перестрелял Никита и кричит: — Вот я какой охотник! Побежал он домой, нашёл своё ружьё под кроватью, надел его через плечо и шагает со мной рядом. Идём мы лугом среди белых ромашек с жёлтенькими пуговками-серединками. С цветов бабочки разноцветные слетают. Кузнечики от нас в стороны скачут. И вдруг видим мы сорочонка. Он совсем такой же, как и большая сорока, — чёрный с белым, только хвост покороче да сам поменьше. Скачет от нас сорочонок по траве, крыльями машет, а летать ещё не умеет. Доскакал до рябинного кустика и затаился в нём. Гляжу, стал Никита-охотник на четвереньки — тоже притаился. Шёпотом спрашивает меня: — Папа! И вот пополз Никита по травке к сорочонку. Долго полз с ружьём в руке. И вдруг как заорёт во всё горло: — Бух! А сорочонок выскочил из куста да как закричит: «Криии! » Никита сразу ружьё наземь бросил — и ко мне. Гляжу: и сорочонок тоже удирает — только в другую сторону. Так друг от друга улепётывают: сорока — в лес, а Никита — от сороки из лесу. Воробей Пошёл Никита с папой гулять. Гулял он, гулял и вдруг слышит — кто-то чирикает: — Чилик-чилик! И видит Никита, что это маленький воробушек прыгает по дороге. Нахохлённый такой, прямо как шарик катится. Хвостик у него коротенький, клюв жёлтый, и никуда он не улетает. Видно, ещё не умеет. А папа говорит: — Нет, это настоящий воробей, да только маленький. Это, наверно, птенчик выпал из своего гнезда. Тут побежал Никита ловить воробья и поймал. И стал этот воробушек жить у нас дома в клетке, а Никита кормил его мухами, червяками и булкой с молоком. Вот живёт воробей у Никиты. Всё время кричит — есть просит. Ну и обжора какой! Чуть утром солнце покажется, — он зачирикает и всех разбудит. Тогда Никита сказал: — Я научу его летать и выпущу. Достал воробья из клетки, посадил на пол и стал учить. А воробей ускакал под комод. Покормили воробья ещё денёк. Опять его посадил Никита на пол учить летать. Никита замахал руками, и воробей замахал крыльями. Вот он через карандаш перелетел. Вот через красный пожарный автомобиль перелетел. А как стал через неживую кошку-игрушку перелетать, наткнулся на неё и упал. Покормил, покормил, а назавтра воробушек через Никитину скамейку перелетел. Через стол с кувшином перелетел. Вот только через комод не мог перелететь — свалился. Видно, надо его ещё кормить. На другой день Никита взял воробья с собой в сад, да там и выпустил. Воробей через кирпич перелетел. И стал уж через забор перелетать, да об него стукнулся и повалился. А на следующий день он и через забор перелетел. И через дерево перелетел. И через дом перелетел. И совсем от Никиты улетел. Вот как здорово научился летать! Перепёлка У нас в клетке жила ручная перепёлка. Такая маленькая дикая курочка. Вся коричневая, в светлых полосках. И на горле у неё нагрудничек из пёрышек, будто ребячий слюнявник. Перепёлочка ходит по клетке и тихонько насвистывает — вот так: — Тюрр-тюрр! А то ляжет на бочок и купается в песке, как настоящая курица, чистит пёрышки, крыльями похлопывает. Мы ей покажем червячка, она подойдёт и клюнет из рук. Мы её даже на руки брали, как игрушку. Сидит она на ладошке и не улетает. Но самое удивительное вот что. Как только зажжём мы вечером электричество, перепёлочка сразу начинает высвистывать — кричать: — Фить-пирю! Слышишь, кричит: «Спать пора! » Прислушался Никита — вправду похоже: — Фить-пирю! А Никите и в самом деле спать пора. Но только уложить его трудно. Перепёлка опять: — Спать пора! Тут как раскричится перепёлка, что терпеть больше нельзя: — Спать пора! Ведь я уже лёг. Потушат свет в доме — тут и перепёлка замолчит, и Никита уснёт. Так у нас повелось. Стала перепёлка укладывать Никиту спать. Чуть засвистит она своё «фить-пирю», Никита зевать начинает. Позевает-позевает, а потом умоется, разденется и ложится спать. Правда, перепёлочка не только по вечерам, но и в другое время кричала «спать пора», но я сразу же накину на клетку какое-нибудь полотенце или платок, она и замолчит. В темноте перепёлки кричать не любят. Летом мы переехали жить на дачу. В саду устроили перепёлочке большую клетку-загородку. Посадили её туда и ушли в поле собирать цветы на новоселье. А в клетке оказалась щель, перепёлка-то и убежала. Пришли мы обратно, а её нет. Вот жалко-то нам было! Стали мы её искать. Целый день ищем, целый вечер. В траве роемся, кусты раздвигает. Нет и нет нашей перепёлочки. Устали мы, из сил выбились. Никите давно спать пора. И вот взошла луна. Яркая-яркая, всё кругом осветила: и траву, и дорогу. Вдруг мы слышим из куста, что у самой дороги: — Фить-пирю! А перепёлка ещё громче: — Фить-пирю! Мы в кусты — и сразу поймали нашу перепёлку. Она была вся холодная, мокрая от росы. Вернулись мы с ней домой, заделали крепко щёлку в клетке и посадили перепёлку туда обратно. А Никита пошёл спать. Рябчонок Я давно приметил в лесу одну полянку с рыжиками. Они там в траве рассыпаны, как жёлтенькие пуговки. Такие маленькие, что в горлышко бутылки пролезают. Их очень хорошо солить. Взяли мы по корзинке — я большую, а Никитка маленькую — и отправились в лес. И Томка с нами побежал. Мы ещё и до полянки с рыжиками не дошли, как Томка закрутился, завертелся на одном месте около ёлки, — принюхиваться стал. И вдруг совсем близко от нас кто-то громко захлопал крыльями. Посмотрели мы за куст, а там ходит какая-то удивительная курочка, ходит и на нас глядит. Пёстренькая такая, мохнатые лапки, а на голове чёрный хохолок — то поднимется колпачком, то ляжет. Вдруг курочка поползла по земле, как мышь, потом встала столбиком, шею вытянула и ещё громче захлопала крыльями. Похлопала, похлопала, взъерошилась вся, будто больная, и поскакала куда-то вбок. Чего это она так? А Томка как увидал рябчиху, так сразу и кинулся за ней. Рябчиха прихрамывает, подлётывает, еле бежит, будто она совсем больная. А Томка и рад: визжит, лает, вот-вот догонит рябчиху, вот-вот за хвост её схватит! Увела его рябчиха далеко-далеко и потом, видно, села на дерево. Слышим: Томка лает на одном месте. Тут я говорю: — Давай-ка, Никитушка, поищем с тобою цыплят. Рябчиха отсюда Томку нарочно увела — значит, рябчата где-то тут затаились. Приподняли мы с земли прелую еловую ветку, видим: какой-то гриб-поганка торчит на тонкой ножке. А под поганкой рябчонок сидит. Спрятался и глаза закрыл. Я цап его рукой — и поймал. А, вот он какой! Совсем как настоящий цыплёнок. Только поменьше, да весь полосатый и пятнистый. Это для того, чтобы легче было прятаться. Ещё пуховый, а на крылышках перья — значит, уже летает. Я и Никите дал подержать рябчонка. Пожалуй, он умрёт у нас дома без матери. Так мы и сделали. А рябчонок сидит у меня на ладони и не двигается, боится очень. Тут я немножко его подтолкнул, и он полетел. Пролетел шагов пять, сел на землю да и с глаз пропал — то ли в яму сунулся, то ли под какой-нибудь листочек залез или просто прижался к земле. Ну и ловко прячутся эти рябчата! Мы набрали с Никиткой полные корзинки рыжиков и пришли домой. А Томка в лесу остался. Его, глупого, рябчиха ещё долго-долго обманывала, от дерева к дереву водила. Сказка, которую Никита сам рассказал Вот я поймал лягушку, посадил её в банку. Я её кормил, кормил, кормил… Кормил червяками, выкормил большую-пребольшую. А потом сделал ей дом с печкой, чтобы из трубы шёл дым. Вот прихожу утром кормить лягушку, а лягушка превратилась в пожарный автомобиль. Вот я его кормил, кормил… — А чем? Кормил, кормил… А пожарный автомобиль превратился в кабана. Я его кормил, кормил, кормил… — Чем? Он превратился в гусей-лебедей. Я их кормил, кормил семечками, они превратились в тигра. Я прицеливался в него из пушки да как ба-бах!.. Никита-доктор Говорит Никита Томке: — Ну, Томка, сейчас я буду тебя лечить. Надел Никита на себя халат из простыни, очки нацепил на нос и взял докторскую трубочку для выслушивания — дудку-игрушку. Потом вышел за дверь и постучался — это доктор пришёл. Потом утёрся полотенцем — это доктор вымыл руки. Поклонился щенку Томке и говорит: — Здравствуйте, молодой человек! Вы хвораете, я вижу. Что же у вас болит? А Томка, конечно, ничего не отвечает, только хвостиком виляет — не умеет говорить. Доктор повернул Томку кверху пузом, приставил к животу дудочку и слушает. А Томка хвать его за ухо! Ухватил Томку за лапу и сунул под мышку градусник-карандаш. А Томка не хочет измерять температуру. Тогда доктор говорит больному: — Теперь вы откройте рот и скажите: а-а-а. А Томка визжит и язык не высовывает. Я вижу, что вы, молодой человек, неряха, не любите зубы чистить. Взял Никита свою зубную щётку и стал чистить у Томки зубы. А Томка как схватит щетку зубами! Вырвался у доктора из рук, утащил щётку и разгрыз её на мелкие кусочки. Так и не научился Томка играть в больного. Кошка Стала чужая кошка пугать наших птиц — чижей, щеглов, канареек, снегирей. У нас много их жило. Хорошо они поют, и мы их с Никитой всегда держали. Проберётся кошка по балкону к нашему окну, вспрыгнет на карниз и смотрит через стекло на птичек. А птицы беспокоятся, мечутся к клетке. Вот Никита и говорит Томке: — Пойдем-ка с тобой чужую кошку пугать. А Томка: — Гав-гав! Подошли они вместе к окну и стали рядышком. А чужая кошка сидит за окном, с птиц глаз не сводит. Замахал Никита руками, кричит: — Пошла прочь! А Томка заскулил, залаял, лапами по стеклу царапает. А кошка не думает уходить. Лоб нахмурила, уши прижала, усы растопырила. Стала злющая-презлющая — стала страшнее тигра. Струсил немного Никита, зовёт меня: — Папа, папа, да что ж это такое! Мы кричим, кричим, а она на нас смотрит и не боится. Подошли они опять с Томкой к окну. Никита пальцы растопырил, брови наморщил, сделал страшное-престрашное лицо. Томка тоже зубы оскалил. Тут кошка спину выгнула, распушила хвост как щётку и так сморщилась, что глаза щёлочками стали. Не слышно, а видно, что она ужасно на Никиту и Томку шипит. Так все трое друг на друга и смотрят. Так друг друга и пугают. Она — их пугает. Они — её пугают. Вдруг кошка как-то съёжилась, назад попятилась, да и кувырк! С карниза на балкон. Как лошадка зверей катала Подарили Никите деревянную лошадку. Лошадка белая вся, в серых яблоках. Глаза у неё стеклянные, а грива и хвост настоящие — из конских волос. А ещё подарили Никите тележку. Колёса красные, оглобли золотые, сиденье мягкое, на пружинках. Стал Никита лошадку запрягать. Поставил её в оглобли, привязал дугу с колокольчиками и бубенцами. И только он её запряг — как затопает лошадка копытами, как вырвется у Никиты из рук — и побежала по полу. Под стол забежала, под стул, под диван, а потом из-под дивана выскочила — и марш в коридор! Весь тёмный коридор проскакала и понеслась вниз по лестнице. Со ступеньки на ступеньку прыгает, а тележка сзади скачет. Выбежала лошадка на улицу, бубенчиками зазвенела. Люди удивляются, кричат: — Смотрите! Деревянная лошадка бежит, деревянную тележку везёт! Воробьи в сторону шарахаются, кошки на забор лезут — боятся. Вот пробежала лошадка через весь город — туда, где поля и огороды начинаются. Носится лошадка по полям, хвостом помахивает. Видит: зайцы в огороде капусту едят, длинными ушами поводят. Подошла к ним лошадка и спрашивает: — Хотите, зайчики, покататься? Прыг, прыг в, тележку — и уселись. Лошадка хвостом махнула, гривой тряхнула — и понеслась по дорожке. Бежала-бежала, а потом спрашивает: — Ну что, зайчики, хорошо вам кататься? Посмотрела лошадка, а тележка пустая. А зайцы на полянке играют, скачут друг через друга. Бежит лошадка по дорожке, опять пустую тележку везёт. Вдруг слышит — кто-то в кустах сопит и похрюкивает. И вот из кустов вылезает ёж — круглый, колючий, весь в иголках. Посопел он, похрюкал, а потом забрался в тележку — и шариком свернулся. Рада лошадка — есть кого повозить! Бежит-бежит она, то вправо, то влево повернёт, а в тележке ёж из угла в угол так и перекатывается. Катался-катался да и выкатился из тележки на дорогу. Оглянулась лошадка, — что такое? Лошадка опять пустую тележку везёт. Видит: медведь у дороги собирает с кустов малину. Почмокал медведь, обсосал лапы и полез в тележку — затрещала тележка под ним. Понатужилась лошадка — еле тележку с места сдвинула. Изо всех сил старается, везёт, пыхтит. Втащила медведя на горку, а уже под горку тележка сама покатилась. Колёса на камушках подскакивают, медведя в тележке потряхивает, медведь в тележке порявкивает. А как тряхнуло его посильней — он и вывалился. Сидит на дороге, лапами нос трёт. И ушёл в лес. Скучно лошадке: никто больше кататься не хочет. Подходит к дому, а на крыльце на нижней ступеньке Никита сидит и верёвочку к палочке привязывает — кнутик делает. Увидал Никита лошадку и кричит: — Ты куда из дому уходила? Сел Никита в тележку, натянул вожжи да как крикнет: — Н-н-н-ооо! Никита потянет правую вожжу — она вправо бежит, потянет левую — она влево поворачивает. Мимо огородов проехали, зайцев напугали, мимо кустов пронеслись, где ёж прячется, по лесу проскакали, куда медведь ушёл. Ехали мимо озера — там Никита воды напился. Ехали по полю — там Никита жука поймал. Ехали по лесу — там Никита ягоду-землянику сорвал. Ездили-ездили и повернули домой. Подкатили к крыльцу, остановились. Поставил Никита лошадку опять в уголок под кроватью, где она раньше стояла, бумажного сена ей настриг. Ты сегодня много бегала! А на самом деле лошадка никуда не бегала — это мы с Никитушкой так играли. Про зайчат Однажды на даче ко мне прибежал Никита и кричит: — Папа, отдай кроликов! А я не понимаю, каких кроликов ему отдать. И отдавать я никого не собираюсь, и кроликов у меня нет. А Никита прямо плачет: отдай да отдай ему кроликов. Тут пришла мама и всё мне рассказала. Оказывается, деревенские ребята принесли с лугов двух зайчат: они их на сенокосе поймали. А Никита всё перепутал. Надо было сказать: «Возьми зайчат», а он говорит: «Отдай кроликов». Взяли мы зайчат, стали они у нас жить. Ну и славные были зайчата! Уши врозь, глаза коричневые, большие. А лапки мягкие-мягкие — будто зайчата в валеночках ходят. Захотели мы зайчат покормить. Дали им травы — не едят. Налили молока в блюдце — и молоко не пьют… Сыты, что ли? А спустили их на пол — они шагу никому не дают ступить. Прямо наскакивают на ноги. Тычутся мордочками в сапоги и лижут их… Должно быть, ищут мать-зайчиху. Видно, голодные, а есть не умеют. Тут в комнату пришёл Томка, наш пёс. Тоже захотел посмотреть на зайчат. Они, бедняжки, на Томку наскочили, лезут на него… Томка зарычал, огрызнулся и убежал. Как же нам накормить зайчат? Ведь они, бедняги, умрут с голоду. Думали мы, думали, и придумали, наконец. Пошли мы искать им кормилицу-кошку. Кошка лежала на лавке у соседнего дома, кормила своих котят. Она такая пёстрая, расписная, даже нос у неё разноцветный. Притащили мы кошку к зайчатам, она как зафыркает на них, как заворчит басом, чуть не воет. Пошли мы другую кормилицу искать. Видим, на завалинке лежит кошка, вся чёрная, с белой лапой. Мурлычет кошка, нежится на солнышке… А как взяли да подложили к ней зайчат, она сразу же все когти выпустила и ощетинилась. Тоже не годится в кормилицы! Отнесли мы её обратно. Стали третью кошку искать. Уж в самом конце деревни нашли. На вид такая хорошая, ласковая. Только эта ласковая-то чуть-чуть наших зайчат не съела. Как увидела их, вырвалась из рук да как бросится на зайчат, как на мышей. Насилу мы её оттащили и за дверь выбросили. Наверное, наши зайчата так и умерли бы с голоду, если бы, на наше счастье, не нашлась ещё одна кошка — четвёртая. Она сама к нам пришла. А пришла потому, что котят искала. У неё котята умерли, и она по всей деревне ходила и искала их… Рыженькая такая, худая; мы накормили её, напоили и уложили на подоконник и принесли к ней зайчат. Сперва одного зайчонка, потом и другого. Сунулись к ней зайчата и сразу присосались, даже зачмокали — нашли молоко! А кошка сначала задёргалась, забеспокоилась, а потом вылизывать их стала — и даже песенку замурлыкала. Значит, всё в порядке. Много дней кормила кошка зайчат. Лежит с ними на подоконнике, а народ останавливается у окошка, смотрит: — Вот так чудо, кошка зайцев кормит! Потом зайчата подросли, научились сами есть траву и убежали в лес. Им там вольнее жить. А кошка завела себе настоящих котят. Самолетики за крышами В нашей комнате три окна. Посмотришь в одно — увидишь соседский балкон. Туда всегда после обеда слетаются воробьи. Им соседи каждый день выставляют в плошке остатки еды. В другое окно посмотришь — увидишь улицу. По улице красные трамваи бегают, звонят, черные автомобили шныряют, голубые автобусы катятся, и народ ходит по тротуарам и через улицу. А третье окно самое интересное. Там крыши, крыши и трубы. Одна большая фабричная труба с густым дымом, и тут же самолетики. Самолеты кажутся совсем маленькими. Они летают между труб: то опускаются за крыши, то подымаются высоко в небо. В плохую погоду, когда тучи несутся низко, самолеты будто в прятки играют. Летят — летят, залетят в самую тучу — и с глаз пропадут. А потом снова вынырнут, да уже где — нибудь в другом месте. А в хорошую погоду самолеты не просто летают: они то кувыркаются в небе, то винтом подымаются кверху, то вниз падают. Никита про них говорит: — Они там за большой трубой живут, а в небо гулять вылетают. Очень любит Никита смотреть в это окошко. Прижмется носом к стеклу и стоит так долго-долго. У него даже нос побелеет. Смотри, будет у тебя нос лепешкой. Никита отодвинется от стекла, а потом забудет и опять уткнется в него носом. И вот наступил Первомай. Мы с Никитой открыли все окна в комнате, сами оделись потеплее и уселись у окна. Нам было рано еще идти на парад. Мы попозже должны были выйти. Только мы сели у окна, Никита закричал: — Смотри, смотри! Я посмотрел и увидел самолеты. Они целой тучей собрались за фабричной трубой. Вот совсем как толкунцы — комары собираются в летние вечера у какого-нибудь кустика. И вдруг вся эта комариная куча полетела прямо к нам. Все ближе летит и расползается все шире и шире над крышами. Теперь уже слышно, как она жужжит. Здорово жужжит, как шмели. Вот самолетики еще выросли, стали больше ласточек, и не жужжат они теперь, а гудят басом. Сколько их летит, сосчитать нельзя! От самого левого края неба до самого правого все кругом загудело. Вот уже самолеты стали как утки. Вот уже как журавли… А потом загрохотали по небу, зарычали, как львы в зоосаду. Как налетели, так на улице темно от них стало. Низко летят они — над самым домом, во всем нашем доме стекла дребезжат. Никита прижался ко мне, накрылся полой моего пиджака, а сам одним глазом в окно смотрит. Потом, когда все самолеты через нас перелетели и перестали гудеть, Никита выглянул и говорит: — Ох, папа! Ведь я думал, что они маленькие, а они вон какие! А ты их, Никитушка, не бойся. Ведь самолеты для того и летают, чтобы все маленькие мальчики и маленькие девочки жили спокойно и счастливо в нашей стране. Цапля Когда рисуешь животных в зоосаду, тогда видишь гораздо больше. Это, наверно, потому, что животные перестают замечать неподвижного человека и занимаются своими делами. Мы с сыном Никитой пошли в зоосад животных рисовать. Сначала подошли к лебедям. Самый большой из них заснул, стоя на одной ноге, — сразу не разберёшь, где у него голова, где хвост, будто это и не птица, а громадный белый куль на чёрной палочке. Никита его нарисовал: — Видишь, как он свою длинную шею уложил на бок и на спину, а голову сунул за крыло? Потом мы увидали лебедя на воде. Он плыл как-то странно — вывернув ногу. Мы решили: больной, значит. А оказывается, совсем не больной: это он так нежится. Одну ногу поднимает, а второй гребёт. Потом на другой бок перевалится, другую ногу высунет и подставит солнцу и ветерку. Рядом с озерком, где плавали лебеди и утки, в громадной клетке — тетерева, глухарь, фазан и куропатки: наши северные и южные — горные, называются кеклики. Такие кругленькие дикие курочки с ярко-красным клювом. Клюв у них так и светится красненьким, будто птица рябину всё время держит и проглотить не может. А фазан — линючий. Видно, в это время птице тяжело. Она плохо себя чувствует. Фазан головой упёрся в угол и стоит. Рисовать, правда, его удобно: он совсем не шевелится. Никита сделал с него целых пять набросков. А потом отломил длинный прутик с тополя, что рос рядом, просунул его сквозь металлическую сетку и подгрёб к себе несколько фазаньих расписных перьев. Двумя щепочками прихватил и вытянул наружу. Верно — очень красивые перья. А одно из хвоста — длинное-длинное и всё в поперечных полосах. Мы постояли, полюбовались… Одна куропатка стала купаться. Легла на бок и в песке бултыхается, трепещется — совсем как домашняя курица. Никита её нарисовал, — вот она. Под конец мы подошли к цапле. Она в одной клетке с журавлями. Журавли ходят всё время; у них пышные, вроде как кудрявые, чёрные хвосты из мягких длинных перьев. Затылок малиновый, сами серые. Очень приятные птицы, такие солидные, большие, красивые. Даже походка у них важная. А цапля стоит, как истукан. Свою длиннющую шею сложила как складной аршин, голову вроде как между плеч втянула — только длинный клюв, как пика, торчит. А глаз у цапли прямо какой-то не птичий даже, а рыбий: без выражения, неподвижный и как будто даже плоский. И стоит это чучело на одной ноге, не шелохнётся. Вот Никита рисует, а я закуриваю. И… тут всё как-то сразу случилось. Пролез воробей сквозь сетчатый потолок и опускается к кормушке. И как раз около цапли пролетает. И будто белая змея мелькнула в воздухе. Это выпрямилась длиннейшая шея у цапли, и страшно, отчаянно закричал воробей: его цапля на лету схватила клювом, как щипцами. Я бросился к клетке, Никита тоже. Все птицы в вольере заметались… Цапля шарахнулась и выпустила воробья, а он, дурачишка, поскакал по земле, как мышь. Быстро, быстро ускакал в тёмную сторону, в угол — и юрк в крысиную нору. Но нора оказалась сквозная — только через толстую доску. Он и улетел из клетки. Это хищник, да ещё какой! Вот я так и представляю себе. Стоит такая птичка в камыше, как чучело. Не шевелится, лягушечьим своим глазом поводит. Рядом села на камышинку — раз! Окуней стайка поближе подплыла. Недаром она и по виду какая-то гадкая.
Данное предложение, к сожалению, уже не актуально. Вырвался у доктора из рук, утащил щётку и разгрыз её на мелкие кусочки. Налили молока в блюдце — и молоко не пьют… Сыты, что ли? Всё время кричит — есть просит. Но нора оказалась сквозная — только через толстую доску. А то ляжет на бочок и купается в песке, как настоящая курица, чистит пёрышки, крыльями похлопывает. Так тебе и надо, Галя Столбова, — не дразни зверей. К утке подъедет, утка от него чуть не нырнёт со страху. » А потом замяукал, как кошка: «Мяу-мяу!